Полигон-2

Я, утром читал, от смеха пробило слезу, весь день хорошее настроение. Что ещё?

СВИТЕР
Когда мы с мишей учились в шестом классе, к нам привели Стаса. Человеком он был *** неадекватным, но вроде как не по своей вине. Страдал он от какого-то там отклонения типа нарколепсии (когда люди засыпают неожиданно), тока он не засыпал, а залипал. Наглухо причём. То исть сначала он во што-то фтыкал, а потом ни стого, ни с сего стопарился и пускал слюну. Приходил в себя только после того, как весь класс с криками "зырьте, ребза, у *** апять боторейки сели!" начинал отвешивать ему подзатыльники под затылок и подсрачники под сраку. За глаза ево называли дурачком, но говорить такое в лицо было как-то оскорбительно, поэтому обозвали стасика нейтрально - писюном.
Скоро в школе появилась и писюнова мама, которая почему-то слёту записала нас с мишей в писюновские друзья и много чё нам про нево поведала. Оказалось был целый список вещей - типа "цыклично движущихся *** объектов" и "изображений с яркой цветовой гаммой", - которые писюну нежелательно было наблюдать вапще, а то была опасность впасть в канкретна долговременный ступор или *то что пишут на заборе* чего ещё. Остаток того учебного дня миша провёл в тщетных потугах ввести писюна в кому - он ходил вокруг него кругами, изображая циклично двигающийся объект, а через равные промежутки времени вертел у того перед ебалом цветными карандашами, изображая яркую цветовую гамму. Периодически пристально смотрел в глаза. *то что пишут на заборе* там. Писюн не поддавался.
После уроков мы втроём уже стояли в раздевалке. Раздосадованный такими несрастухами миша сурово, как *** берия, натягивал на себя свой любимый чудо-свитер, апогей суканах пост-модернизма, привезённый из каково-то Чуркистана. Это сейчас, с высоты, тыксызыть, своего опыта, я понимаю, што на етом предмете одежды силами таджикских ткачей, по совместительству наркоманов и дальтоников, художественными срецтвами был изображён героиновый приход, но в ту пору мы были свято уверены, што это пять зелёных всадников ловют чёрную рыбу в красном поле под палящим фиолетовым солнцем. Всякий раз, когда миша надевал ету паранойу, превращаясь в сплошное красно-фиолетовое пятно, у меня возникало навящивое желание обхватив голову руками бечь *** проч с криками типа "Нет! Нет! Только не мой мозг, *** пришельцы!". Стоило мише выйти в етом свитере на улицу, как прохожие начинали шарахаццо в стороны, забывая о чём тока што думали, маленькие дети принимались плакать, а молодые барышни - обильно менструировать. У меня лично, как и у некоторых наших знакомых, свитер вызывал приступы тошноты и головокружения, поетому я старался смотреть по возможности в пол. То исть, как вы панимаити, на блёкло-сером раздевалочном фоне мишин свитер нихуёво выделялся. Да хули там, скажу больше - не существует в природе вапще такого фона, на котором этот ебучий аксессуар не выделялся бы ***. Хотя если вы *** нароете где-нить летающую тарелку с агромной надписью ЗЕМЛЯНЕ!МЫ ПРИШЛИ С МИРОМ! - то можете смело, одев мишин свитер, встать рядом - такие весчи идеально суканах дополняют друк друга.
Красное пятно *** што-то вроде "щасливо, пацаны" и уплыло в сторону выхода. Оторвав глаза от пола, я увидел писюна. У писюна было такое ебало, как будто он всю сука ночь ловил чорную рыбу с зелёными всадниками и теперь стоял передо мной типа заёбанный - с подкашивающимися ногами, отклянченой губой и тупым взглядом. В тот раз он залип основательно, я ево минут 15 откачивал. Мише сказал сжечь свитер ***.
ДУСЯ
Была у писюна кошка, звали Дусей. Дуся была нещадно *3,14...* жывотное - въёбывалась с разбегу в стены, промахивалась *** мимо миски с молоком харей в пол, корчила непанятные ебала. Дусей, хстати, она была чиста формально, паскольку отзывалась и на Дусю, и на Васю с Петей, и на "пошла на *то что пишут на заборе*". В общем Дуся была не жилец палюбому - каску у неё снесло при рождении, и по законам природы она должна была скопытицца *3,14...* ещё в раннем децтве, когда вместо титьки тыкалась *** маме в сраку - но тут *** в планы естественнаго отбора вмешался известный гринписовец писюн. Дефективную Дусю он нарыл на какой-та памойке и припёр, естесна, в дом - ето паходу был ваще последний раз, когда писюн полноценно держал лохматую бестию в руках, патаму как, когда Дуся подросла и превратилась в трёхцветную лопоухо-косоглазую паибень, она начала двигацца и *то что пишут на заборе* ты её поймаешь ***. Двигалась Дуся оченно резво - создавалось впечатление што даже срала на ходу, а если задерживалась в адном месте больше десьти сикунд, значит либо спала, либо отъехала ***. Ну или задумалась - периодически с ней случались кратковременные приступы спокойствия: она ни с таво, ни с сево замирала, таращила косые банки в неизвесном направлении и напряжённо ожидала в какое полушарие *** моча на етот раз - ну и в зависимости от результата через полторы секунды начинала отчаянно щемицца либо влево, либо вправо, затем обычно въёбывалась жбаном в стену, отскочив сломя голову *** в противоположную сторону, въёбывалась в дверь и *** от такого обилия препяцтвий начинала щемицца вверх па шторам. Там, где-нить сука под паталком вдруг опять замирала с таким ебалом типа "во, ***… где ето я?..", снова задумывалась, неожиданно пукала, с перепугу въёбывалась тыквой в багету, падала сракой на подоконник и по новой начинала гонзать по жилплощади - шерсть дыбом, глаза на выкате ***. Мне думаецца, што именно так выглядел бы кошачий вариант гибрида Алины Кабаевой и Жанны сука Агузаровой. Наблюдая такую поеботу, миша неоднократно говорил писюну, типа "писюн, она у тебя походу слепая ваще…" "Да не, не… - успокаивал себя писюн - проста ***."
Поначалу дусина движуха вызывала у меня дезориентацию и приступы марской болезни, а миша её ваще боялся и не любил совсем. Потомушто один раз, *** неразглядев Дусю на фоне писюновского ковра (связанного наверно тем же дальтоником, который мише свитер красный ***), миша наступил на ейный ебальник, а поскольку Дуся пачимуто мяукать не умела нихера, издавая заместо етого какие-то кряхтяще-пердящие гортанные звуки на манер тувинских духовых инструментов, она со всей своей кошачей *3,14...* начала *Сушоная Цапля Убитая в Камышах Озерных* страшным тувинским голосом орать - я, чесно признаюсь, малёха припустил жыдким в трусники, а вот 12-ти летний миша впервые в своей жызни схватился за серце, а когда отошёл, начал Дусю ненавидить лютой ненавистью.
И вот однажды, когда писюн в очередной раз ушёл посрать и залип в толчке на полчаса, разглядывая в унитазе чудные какашные узоры, мы с мишей остались тупить в писюновской комнате в два рыла. Тут я обратил внимание, што Дуся заговорщицки выглядывает из-за кресла и щуря один глаз палит в мишину сторону. Я мише ето дело показал и только хотел уже чё-то по этому поводу *3,14...*, как вдруг миша, внук ворошиловского стрелка, *** не растерявшись, мощным вдохом собрал все плескавшиеся в голове сопли (грамм думаю 200, не меньше - зима была) и смачно с присвистом форчманул Дусе прям в летсо. Я даже растерялся как-то. Дуся пролетела всего-то метра полтора, зато с такими ***, што Алине Кабаевой и не снилось ***.
Через пару дней Дуся начала по-маленьку облазить. Писюн говорил што ето на нервной почве, но мы-то с мишей знали, што после такого заряда гайморита в голову ваще не жывут - так што ей ещё повезло, можно сказать.
А писюновская мама походу стреманулась, што кошке настает постепенный *3,14...* и купила писюну на замену большова такого *то что пишут на заборе* африканского попугая по кличке Розелло ***. Продавец её пролечил што Розелло *3,14...* какой умный и говорящий, схватывает типа всё на лету, *то что пишут на заборе* заткнёшь. Но Розелло почему-то оказался на редкость тупым ***. В течение недели мы с мишей учили его говорить одно единственное слово "писюн". День изо дня мы *** ему мозг часа наверна по два, штоб не *3,14...*, "… писюн, писюн, писюн,… говори сука *** - писюн, писюн… вот веть педораз… писюн, писюн" - ну и в таком духе; под конец даже нещасная облезлая Дуся, не выдержав такова напора, корча ебало и заикаясь начала гудеть што-то подозрительно напоминающее слово "писюн", лишь бы мы заткнулись ***. А Розелле хоть бы *то что пишут на заборе* - сидел в углу клетки, таращил полные непонимания глаза и обильно серил.
Миша уже хотел писюна разачаравать, типа "писюн, он у тебя походу глухой ваще.", но как выяснилось, Розелло был *** не глухой, а даже савсем наоборот. Всё это время хитрый пернатый слушал… набирался, тыксызыть, сеансу. Через пару недель етот пидар выдал всё - и "писюн", и "сука ***", и "педораз" с "*чудак с другой буквы*", и ещё целый ряд окологинекологических терминов, смысл которых я узнал только несколько лет спустя. Писюн с мамой были в шоке канешна. И веть, што характерно, не наебал продавец - действительно *то что пишут на заборе* заткнёшь. В качестве бесплатного дополнения к выученным словам Розелло научился кряхтеть, пердеть, лихо подражать звуку проезжающего трамвая и звонко посвистывать. Причём делал он ето, походу, круглосуточно, потому как писюн приходил в школу с таким помятым видом, как будто всю ночь катался на трамвае в шумной компании милицейских свистков. К тому же, по ево словам, Дуся сильно нервничала.
А Дуся на самом деле сходила *** с ума. То исть она и так была *3,14...* нехуёво, но с появлением Розеллы её стали покидать последние остатки разума. Если раньше Дуся слушала тока то, што *3,14...* голоса в ейной голове, то теперь к этой неебической толпе добавился и левитан с крыльями, который походу наглухо забивал Дусе все сигналы с Марса. Ну и в один прекрасный день мы с мишей стали свидетелями таво, как Дуся, чуйствуя видимо близкую кончину от помутнения рассудка, решила напоследок во што бы то ни стало вточить говорящего окорока. Сам Розелло к тому моменту времени уже надрочился открывать клетку изнутри и по-хозяйски вылазить на крышу подышать воздухом, причём проделывал всё это не прекращая *3,14...* ни на секунду ваще. С крыши своей клетки Розелло как козырной страус выглядывал в окно, обсуждал сам с собой последние новости и попутно подслушивал всякие гадости штоб вечером опять ошарашить писюновскую маму очередным хитровыебанным матюком. Улучив один из таких моментов, потерявшая всякую надежду, окончательно *** Дуся, изо всех сил стараясь не палицца, полезла ёпт за добычей на клетку. Выкатив фары от волнения и еле сдерживая метеоризьм, Дуся приблизилась к Розеллу вплотную и застыла. Всё, - подумали мы с мишей, - *3,14...* рулю… Но в етот момент Розелло медленно повернулся, и, увидев перед ебалом такую *то что пишут на заборе* (Дуся бешено вращала глазами и мелко тряслась), оценил апстанофку, неспешно так прицелился и как заправский скотобой уебал Дусе клювом прям промеж ухоф. Тюк, ***… Досмотрев как Дуся ссыпалась на половичок, Розелло звонко присвистнул и продолжил *3,14...*.

Один день из жизни Коtа Барсика:
В прекрасном расположении духа, объевшись сметаны, кот Барсик вышел погулять по карнизу балкона девятого этажа. Двигаясь поступательно, Барсик в конце пути упёрся головой в побелку стены. Тут он задумал развернуться, да не удержался на узкой дощечке и стал медленно, но неотвратимо, падать вниз. Стороннему наблюдателю было видно, что свободное падение никак не входило в планы кота, ибо тот, инстинктивно взмахнув лапами пару раз (что ему мало помогло), закатил глаза и стал истошно орать, стремительно набирая скорость.
Несколькими этажами ниже покуривал на балконе дядя Федя, волею судеб пересекая своей давно уже не кудрявой головой траекторию полёта кота, греясь на солнышке и время от времени сплёвывая вниз на маляров, которые по долгу службы находились в подвешенном состоянии в люльке у третьего этажа и иносказательно материли дядю Федю. Привлечённый необычным звуком, дядя Федя посмотрел вверх. Сверху, затмив собою солнце, приближалось что-то тёмное. Через секунду он понял, что это что-то было не только тёмное, но и мягкое. Барсик обхватил голову своего спасителя всеми имеющимися в наличии лапами и, не переставая вопить, от радости выпустил когти. Дядя Федя радости кота не разделил. Насмотревшись фильмов про пришельцев, он причислил свалившийся сверху объект к разряду неопознанных летающих и от страха заорал ещё громче, чем Барсик.
Своими отчаянными криками они привлекли внимание тусовавшихся на скамейке во дворе старушек. "Срам-то какой!" - заключила одна из них и погрозила клюкой куда-то в сторону новостроек. Через пару минут дядя Федя отодрал-таки от лица царапающегося Барсика и, раскрутив, швырнул пришельца туда, откуда тот явился, то есть вверх. Этажом выше жил-поживал, да добро пропивал слесарь-водопроводчик Забулдыгин, жестоко мучавшийся по утрам синдромом хронического похмелья. Сидя на кухне и поглядывая то на часы, то в окно, слесарь размышлял о жизни. В 10.01, напоминая своим поведением и рёвом подбитый истребитель, вниз пролетел соседский кот. В 10.03 соседский кот прилетел обратно, застыл на мгновение в высшей точке траектории; расставив лапы в стороны, повертелся вокруг своёй оси, напомнив слесарю вертолёт Ка-50 "Чёрная акула", и, не в силах совладать с законами физики, ни тем более с законами аэродинамики, продолжил своё падение. Забулдыгин твёрдо решил бросить пить.
Несчастный Барсик летел вниз, минуя этаж за этажом, и без приключений добрался бы до земли, если бы ему на уровне третьего этажа не попались маляры. Маляры не делали ничего предосудительного. Они красили дом, прикрепив предостерегающую табличку к низу своей люльки, так что прохожий, завернув за угол, получал несколько капель зелёной, либо одну-две более дорогой белой краски и только затем, задрав голову читал:"Осторожно! Малярные работы". Барсик, почти не разбрызгивая краску, рыбкой вошел в ведро (все судьи - 9 баллов). Удостоверившись, что жидкость в ведре хоть и белая, но не сметана, кот постепенно начал выбираться наружу. Маляры слышали, как что-то ухнуло им в краску. "Он в нас камнем кинулся", - сказал более опытный маляр и заглянул в ведро. Камень необычной, напоминающей кошачью голову, формы всплыл на поверхность и вдруг открыл глаза. От неожиданности более опытный маляр выронил именную кисточку и со словами: «Изыди! Изыди!" толкнул ведро ногой. Ведро, обернувшись в воздухе два раза (Барсик выбрался из него уже на первом обороте), пришлось почти впору проходившему мимо гражданину, пожелавшему не называть его фамилию, а ставший белым кот, едва коснувшись земли, припустился бежать.
Распугав воробьёв и голубей, он пересёк клумбу и стал шустро карабкаться на первую попавшуюся берёзу и карабкался по ней до тех пор, пока она не кончилась. А в тенёчке под берёзой шёл упорный поединок, играли в шахматы. Пенсионер Тимохин по кличке гроссмейстер схватился в игре не на жизнь, а на бутылку самогона с пенсионером Мироновым. Пронюхав о столь значительном призовом фонде, тут же околачивался дворник и, видя, что поединок неоправданно затянулся, ежеминутно советовал то Тимохину, то Миронову пожертвовать ферзём. Сама игра выдалась на редкость скучной, и падение Барсика с берёзы на тридцать восьмом ходу её весьма оживило. Побуксовав немного на доске и расшвыряв фигуры, кот схватил зубами ферзя чёрных и бросился наутёк по направлению от шахматистов. Первым опомнился дворник, он схватил табуретку и со страшным криком: "Отдай ферзя, гад!" запустил её вослед улепётывающему Барсику.
Статистика показывает, что коты очень легко уворачиваются от табуреток. По данным Госкомстата, вероятность попасть табуреткой с двадцати шагов в бегущего кота или кошку, практически равна нулю. В общем, среднестатистический
кот легко уходит от стула, другое дело - интеллигент Скрипкин. Трудно сказать, что подумал в этот момент Скрипкин, но крик: "Отдай ферзя, гад!" и удар табуреткой по спине он явно принял на свой счёт. Вздрогнув всем телом, взмахнув при этом по-балетному руками и выронив сумку с продуктами, он побежал к своему подъезду так быстро, как только мог, и даже ещё быстрее. Барсик, думая приятно провести время, незаметно юркнул в сумку с продуктами. Интеллигент Скрипкин пулей понёсся вверх по лестнице (хотя всегда пользовался лифтом) и добежал до девятого этажа (хотя жил на четвёртом). Дворник, чувствуя, что как-то всё нехорошо получилось, подобрал сумку и решил отнести её Скрипкину, загладив тем самым перед ним свою вину. Барсик, ощутив, как его подняли и понесли, притворился мёртвым, справедливо полагая, что лошадь или ладью ему, может быть, и простили бы, но ферзя уж точно не простят. Дворник поднялся на четвёртый этаж и позвонил в дверь, в этот момент кот, притворявшийся до этого мёртвым и не двигавшийся, для большего правдоподобия стал изображать агонию. Сумка в руках дворника зловеще зашевелилась, приведя того в неописуемый ужас. Кинув шевелящуюся сумку у двери, почётный труженик метлы ударился в бега по лестнице и об косяк на финише.
Подёргавшись ещё немного для приличия, Барсик прислушался: было тихо, самое время приступить к трапезе. Выплюнув ферзя, кот с пониманием профессионала принялся за колбасу. Минут через двадцать интеллигент Скрипкин, отдышавшийся за мусоропроводом на девятом этаже, убедился, что погони нет, и спустился к себе домой. В нескольких шагах от двери валялась его сумка, вымазанная внутри белой краской. Уже в квартире Скрипкин произвёл ревизию купленных продуктов. Им было куплено: полкило колбасы, пакетик сметаны и два лимона, а осталось: пакетик из-под сметаны, два лимона (один из них надкусан) и фигура для игры в шахматы. Вне себя от злости на хулиганов, не только испортивших продукты, но и надругавшихся над сумкой, Скрипкин вышел на балкон и выглянул во двор. Во дворе играли в шахматы; чёрными - пенсионеры Тимохин и Миронов, белыми - дворник, имевший до этого мало игровой практики и путавшийся в фигурах. Тимохин передвинул заменявшую пропавшего ферзя перевёрнутую ладью, а Миронов произнёс: "Вам шах". "Вам мат!" - взвизгнул интеллигент Скрипкин и запустил чёрно-белого ферзя из-за укрытия. Злополучный ферзь шлёпнулся в центр доски и разметал остальные фигуры в радиусе трёх метров.
Страшный крик дворника: " Убью!" застал Барсика на крыше, куда тот забрался пообсохнуть. Сохнуть было скучно, лапы прилипали к тёплому гудрону, и Барсик стал тереться боком об антенну, которую вчера весь вечер устанавливал один из жильцов. Антенна благополучно упала. В поисках чего-нибудь, обо что можно обтереться, горе-десантник, на сей раз по лестнице, спустился вниз и вышел во двор. То, что надо висело на бельевой верёвке - старый плед. Барсик повис на пледе и стянул его на землю. Это безобразие видела хозяйка пледа, живущая на восьмом этаже старуха, необщительная, злобная, но всё же не без некоторого шарма, придаваемого ей старческим маразмом. "Эва, чего удумал", - сказала старуха и стала отпугивать кота криками "Кыш!" и "Шиш!", но разве это могло напугать Барсика! Наоборот, он перевернулся на спину и стал елозить по пледу. Старушенция принялась свистеть, но вместо свиста у неё вышло непонятное шипение, то самое шипение, которое наводило соседей на мысль, что выжившая из ума старуха где-то раздобыла змею. Не преуспев в свисте, хозяйка плёда, подаренного ей ещё на свадьбу, взяла швабру и, размахнувшись, насколько позволял радикулит, запустила её с восьмого этажа. Швабра, просвистев мимо маляров, воткнулась в землю в нескольких шагах от Барсика, тот посмотрел вверх, затем резко подпрыгнул и сделал это вовремя: вторая швабра глухо стукнула по пледу. "Ах ты, паразит, ах ты, окаянный", - запричитала старуха, но окаянный паразит, по своему опыту зная, что у бабки в наличии имелось всего две швабры, развалился даже в несколько неприличной позе.
Насчёт количества швабр Барсик был абсолютно прав, но он ничего не подозревал об арсенале валенок. Ехидно улыбаясь в предвкушении мести, бабка размяла руки, поделав вращательные движения, и дала залп тремя валенками подряд. Все три валенка попали в цель, один из них даже а Барсика. Другой, срикошетив от головы опытного маляра, застал врасплох его ученика, третий же валенок плашмя ударил по спине дворника, который, надегустировавшись призового самогона, устал от интеллектуальных игр и отдыхал неподалёку в песочнице. Оба маляра выругались грязными словами, а дворник проснулся и затянул песню. Барсик же дал дёру. Бабка по случаю столь удачного броска издала победный клич, подражая Тарзану.
Девятиклассник Петя привязал к велосипеду бульдога по кличке Наполеон, а сам отлучился в магазин за хлебом. Наполеону было велено сидеть на месте, но инстинкт, который пробудило в нём стремительное перемещение кота в пространстве, был слишком силён. И вот уже бежали трое: Барсик, Наполеон и велосипед, последний бежал неохотно, о чём громко звенел. Иван Иванович Сидоров вместе со своей дочуркой ходил купить ей что-нибудь приятное ко дню рождения; счастливые, они возвращались домой. Дочка сжимала в руке японскую игрушку "тамагочи", а Иван Иванович нёс на вытянутых руках огромных размеров торт. Тут им дорогу пересёк кот. Девочка крикнула папе: «Осторожно, кошка!", а потом "Осторожно, собака!", на что Иван Иванович благодушно ответил: "Да я вижу", затем зацепился за поводок Наполеона, но не упал пока, а забалансировал тортом, подпрыгивая на одной ноге, и удержался бы, если б не подоспел велосипед. Словно вражеский дзот накрыл собой Иван Иванович только что купленный торт. Некоторым прохожим ситуация показалась комичной и они засмеялись, но сделали это напрасно, поскольку Иван Иванович мужчиной был крупным. Поднявшись, он не стал вдаваться в подробности, а начал раздавать оплеухи направо и налево. Минут через десять он закончил раздавать оплеухи и перешёл на пинки. Больше всех досталось Стекляшкину, который открыто возмущался и всё хотел выяснить, по какому праву его пинают, и девятикласснику Пете, прибежавшему на шум и поинтересовавшемуся у Ивана Ивановича во время короткой передышки, не видел ли тот его велосипед и собаку.
Уже под вечер, устав от дневной суеты, кот Барсик поскрёб лапой дверь родной квартиры номер 35 на девятом этаже. Его впустили домой, и девочка Лена, к которой он относился с почтением, потому что она обычно выпрашивала для него у родителей сметану, только всплеснула руками: "Он на этот раз весь белый!". Смирившись с тем, что в наказание его будут мыть, Барсик понуро опустил голову. Через два часа, так и не отмытый, кот сидел на коленях у хозяйки, которая гладила его и приговаривала: "Ну где же ты был? Я переживала, думала, ты разбился". Так хорошо и уютно было дома, Барсик тихонечко мурлыкал от удовольствия и в благодарность за то, что его гладят, и думал: "Почему некоторые люди такие добрые, а некоторые злые?"
Ночь спустилась на город, бережно укутав мягким покрывалом темноты улицы, дома, деревья. Все спали, спал и герой нашего рассказа, свернувшись калачиком на подоконнике. На улице было спокойно, прохладно и хорошо, и где-то в тишине изредка раздавалось стрекотание кузнечиков. Звёзды безмолвно перемигивались в вышине, а месяц глядел сверху на спящий город и умилялся. Была тихая летняя ночь, а завтра... завтра будет новый день.

седне больше не будет

Arseny
ага прикольно ... жизненно так ..